«Сказали, что я шел жечь ОМОН». Рассказ минчанина, которого на камеру заставляли признаться в изготовлении коктейлей Молотова

МВД в своем официальном канале в ютубе постоянно публикует видео с извинениями — на них задержанные с заблюренными лицами выражают раскаяние и признаются в разных преступлениях: что они участвовали в массовых беспорядках, срывали государственные флаги, бросали бутылки в милицию, расклеивали листовки, «размещали в соцсетях порочащую информацию» или угрожали силовикам.

На одной из записей, она была опубликована 12 августа, видны двое молодых людей — один лежит лицом в пол, другой, тяжело дыша, признается, что их задержали с бутылками и канистрами с бензином, когда они шли на парковку, «где бус подъезжал», чтобы там сделать коктейли Молотова и «попробовать замес покидать». Уже телеграм-канал МВД уточнил, что задержанным 18 и 19 лет, выполнить задуманное им помешал ОМОН и теперь решается вопрос о признании их подозреваемыми по делу о массовых беспорядках.

Что это за молодые люди, что с ними сейчас, предъявлены ли им обвинения и правду ли говорят они на видео — мы не знаем. Но один из задержанных в первые дни протестов рассказал «Медиазоне» , как его в одном из минских РУВД снимали в похожем по содержанию ролике — и для этого заставили оговорить себя и произнести на камеру, что он «шел с коктейлями Молотова жечь ОМОН».

«Закинули на живот, начали маслать дубинками»

20-летний минчанин Петр Муравей вспоминает, что 10 августа, на второй день протестов, он был в районе станции метро «Пушкинская». В тот вечер там шло ожесточенное противостояние: протестующие строили баррикады, ОМОН использовал светошумовые гранаты, в ответ летели коктейли Молотова. Силовикам удалось разогнать людей около часа ночи — именно в этом районе застрелили Александра Тарайковского. МВД утверждало, что Тарайковский пытался бросить в силовиков «неустановленное взрывное устройство», которое взорвалось у него в руках. Но в свидетельстве о смерти указано, что он получил открытую рану грудной клетки, смерть наступила от массивной кровопотери. Видеозаписи же показывают, как спецназовец стреляет Тарайковскому в грудь с близкого расстояния, при этом в руках у протестующего ничего нет.

Муравей говорит, что он заранее купил три дымовые шашки — две белых и одну красную — и пошел с другом на демонстрацию: «Мы поставили [шашки] вдоль проспекта Притыцкого. Когда по нам открыли огонь гранатами, мы не растерялись, покидали в них эти шашки».

Ночью оба вернулись домой. Вечером на следующий день молодых людей задержали. «В семь вечера я и еще четыре человека шли по улице в районе Петра Глебки, никаким митингом там вообще не пахло, — рассказывает Муравей. — Один из них был мой друг, темнокожий парень, он еще и модель. У него сережка в носу, в ушах, он тогда снимался, так что волосы были голубо-розового цвета. В РУВД потом его тоже очень "любили", спрашивали гражданство, он говорил, что белорус. Они говорили, что Зимбабве ****** [драное], что он пидор, а не модель».

И Муравей, и его друг — 19-летний Вячеслав Шишкин — вспоминают, как мимо компании проехал бус без номеров, резко развернулся и подъехал к ним. Из автобуса выбежали омоновцы.

— Ну че, они начали бежать, я тоже начал бежать, — объясняет Петр. — В спину стреляли четыре раза, не попали. Пробегал подъезд, около которого девчонки чего-то стояли. Крикнул, чтобы они открыли падик, забежали в него. Пока они разобрались с ключами, пока открыли подъезд, ОМОН был уже там. Я последнюю затолкнул, захлопнул дверь и сам лег на спину, поднял руки вверх. Не знаю, почему на спину, так удобнее было. Я вообще тогда ни о чем не думал. Как лег, омоновец метров с трех выстрелил мне [резиновыми пулями] два раза по ладоням, один раз в грудь.

Его друг Шишкин сразу поднял руки и никуда не убегал — парня загрузили в микроавтубус. Туда же попал и задыхающийся после избиения Муравей. Их спутникам удалось убежать. Друзей привезли в Московское РУВД, вещи и шнурки сложили в пакет, посадили на стулья, сказав смотреть под ноги.

— Я в мае обращался в милицию по поводу кражи ценной сумки, — говорит Шишкин. — И вот подходит в РУВД ко мне огромный омоновец, или кто, хрен знает, он, видимо, это все прочекал, и говорит мне такой: «Мы тебе не бюро находок, ***** [блин], еще раз ты к нам обратишься, и все». Сложил две руки вместе и начал бить по спине и по голове. И попутно все пребывание там оскорбляли из-за того, что я черный, из-за того, что волосы крашеные.

Через некоторое время Муравья вывели в отдельный кабинет. По словам юноши, там было около десяти сотрудников, позже другие задержанные сказали ему, что с ним туда пошли семь омоновцев и двое сотрудников КГБ.

— Они завели меня в отдельный кабинет, закинули на живот, начали маслать дубинками, — вспоминает Петр. — Параллельно спрашивали, мол, сколько нам платят, плохо живем, что ли, сколько зарабатываем, кем работаем и так далее. Что бы ты ни ответил, тебя избивают. Потом я уже просто молчал, пытался как-то сдерживать боль. Это немножко прекратилось.

После этого силовики начали записывать рассказ Муравья на видео.

— Я говорил, что шел по улице, — рассказывает он. — Выключают камеру, начинают избивать, говорят, неправильно [ответил]. Говорили: «Вот я тебе сейчас скажу, ты повторишь». А там еще рюкзак с бензином был. Взяли этот рюкзак, дали мне в руки. И сказали, что я шел с коктейлями Молотова жечь ОМОН. В итоге сказали, что с этим рюкзаком не доживу до утра. И я им поверил. Заставили подписать объяснительную, где было написано про сумку с бензином — уже хотелось скорее поехать на тюрьму оттуда.

Муравей подчеркивает, что все это было неправдой — в руки ему дали чужой рюкзак, у него самого никакого бензина не было и делать коктейли Молотова он не собирался. Что стало с записью, неясно — среди опубликованных МВД видео ее не удалось обнаружить ни «Медиазоне», ни Муравью.

Вячеслав Шишкин не видел, кто и как уводил друга в тот кабинет, но долго слышал его крики. После избиения шорты, майку и волосы Муравья пометили желтой краской. Когда на следующий день задержанных выводили на улицу из отдела, их встретил «коридор дубинок до автозака», вспоминает Петр, а ему силовики кричали: «Встречайте, человек-факел!».

Шишкина тоже записывали на видео, но его не принуждали говорить что-то конкретное:

— Мы отошли в какой-то коридорчик, никого не было. Был только какой-то чувак в милицейской форме, остальные все омоновцы, человека четыре, может, больше. На видео я представился, сказал, за что задержан, это вот все. Когда вырубили видео, сразу же развернули меня к стенке, раздвинули руки и ноги и начали просто бить. Там четыре дубинки или больше, я уже не очень помню. Потом вижу, что мне летит в пах с берца. Ну и все.

По словам Петра Муравья, после избиения и записи видео его спустили в камеру, которая находилась на пять этажей ниже, и на каждом пролете снова били.

Судьи на Окрестина

12 августа друзей вместе с другими задержанными перевезли из РУВД в изолятор на Окрестина. Там их уложили на землю и долго избивали, говорит Петр. Потом всех поставили лицом к стене. В какой-то момент, вспоминает Вячеслав, всех завели в помещение на первом этаже и выстроили там вдоль нарисованной на полу красной линии. «Там стояли два или три стола, — говорит он. — За столами сидели судьи в мантиях и их какие-то помощники. И нас просто вызывали по одному человеку, зачитывали протоколы».

— Потом водили всех на суд. В коридоре стоят человек 40, два омоновца тебя берут, ставят на колени перед судьей. Там семь или восемь парт с судьями, они сидят в масках, типа коронавирус, а как нас 80 человек в камере потом было, так короны нету! — возмущается Муравей. — Мне дали два протокола: за участие в митинге и за сопротивление при задержании. Спросили, буду ли подписывать. Если нет, понятно, избивают. Попросил адвоката один человек. Больше этого человека никто не видел. «Участвовал в митинге?» — спросила судья. Говорю, что нет, не участвовал. Сразу шквал дубинок. «Ладно, не участвовал, а сопротивление ОМОНу было?» — продолжает. Нет, говорю, сказал, что бежал от них. «Значит было, подписываем», — сказала судья. Я подписал. Думал, один протокол, дадут там каких-нибудь пять-семь суток. Но нам даже не сказали решение, вывели в коридор какой-то, сказали раздеваться. Какая-то тетка очень злая ходила и голых мужиков избивала.

Его друг Шишкин не видел подобного избиения. Он говорит, что ему зачитали только один протокол за участие в митинге, где написали, что взяли его на Пушкинской и что он хлопал. Когда Вячеслав не согласился с написанным, его слова записали на отдельном листе А4. Ни протокол, ни этот лист он не подписал — о том, что он получил 15 суток, молодой человек узнал только после освобождения.

Друзья снова встретились в бетонной камере с решеткой вместо потолка, которая обычно использовалась для прогулок — пять на пять метров, в ней было 80 человек. Там и ночевали.

На следующий день, 13 августа, получивших свои сутки задержанных должны были увезти в Жодино. Но Муравья туда так и не довезли:

— Я туда не поехал, потому что при погрузке головой ударили об днище автозака. Я сразу потерялся, меня вывели из автозака, начали хреначить с криками, что наркоман с передозом. Потом чел в военной форме поднял голову за волосы, посветил по ним фонариком. Говорит, пацаны, вызывайте скорую, потому что он сейчас тут кони двинет. Приезжает скорая — подозрение на повреждение позвонков, сотрясение мозга, перелом ребер и так далее. Меня забрали. А из второй машины скорой помощи разгрузили людей и отправили эту скорую лесом. Поэтому мне еще повезло.

В составленном врачами больницы скорой помощи заключении указан диагноз: закрытая черепно-мозговая травма легкой степени, сотрясение головного мозга, ушиб мягких тканей шеи, множественные ссадины, гематомы спины, коленных суставов, бедер, запястий и грудной области справа — последние, видимо, остались от выстрелов резиновыми пулями при задержании.

Вячеслава Шишкина же повезли в изолятор в Жодино, но там уже не было свободных мест, так что задержанных перевезли в ЛТП под Слуцком.

— В бусике были военные в милитари форме, в щитках этих, в балаклавах. Когда мы только зашли в бусик, нам сказали, что надо стать так-то, руки вверх, — вспоминает он. — Но, когда выехали с Окрестина, разрешили сесть на сидения. Они сняли маски, мы начали разговаривать, они дали сигареты свои все. Они говорили, что мы должны были ехать в стяжках пластмассовых, но попались просто ребята хорошие. И им передали решения суда. И в списке напротив каких-то фамилий было написано количество суток, а напротив моей фамилии ничего. Только когда вышел [на свободу] из-под Слуцка, увидел на каком-то сайте, что дали 15 суток.

Под арестом в ЛТП Вячеслав был два дня — его выпустили в пятницу, 14 августа, около семи вечера: «Нас начали собирать, стало понятно, что будут выпускать. Возле ворот сидели милиционеры за столами. И якобы там был или самый главный в Слуцке, или почти самый главный из МВД. И он нам сказал, что они нас прощают, все дела, просто надо подписать предупреждение о том, что если еще раз, то уголовка будет. Ну, мы подписали, и начали выпускать. Документ был напечатан, часть его была написана от руки».

Оба друга покидают Беларусь

После освобождения Вячеслав Шишкин написал в Следственный комитет заявление об избиениях. Недавно он получил документ о том, что проверка по его заявлению продлена до 10 октября.

Сам он покинул Беларусь — по словам Вячеслава, он сразу после освобождения решил уехать из страны или на заработки, или как политический беженец. Ему предложили контракт на съемки, и 11 сентября он улетел.

Его друг Петр Муравей провел полдня в больнице скорой помощи и еще через несколько дней уехал из Минска. По его просьбе знакомые оформили на себя новую сим-карту и передали ее Муравью.

— Я не знаю как, но где-то 3 сентября Следственный комитет нашел этот номер телефона, — удивляется Петр. — Сказали, что очень сильно хотят меня увидеть. Говорили, что пришли документы из БСМП, травмпункта и так далее, мол, что избивал омоновец. Плюс меня взяли на Петра Глебки, 2, хотели услышать показания по поводу того, что происходило 9-12 числа на перекрестке Пушкина — Ольшевского и Притыцкого — Петра Глебки. Говорили, что свидетелем вызывают. Когда я сказал, что не могу приехать, что не в городе, сказали, что у них тоже много дел, что у меня срок в неделю, до пятницы, 11 сентября, иначе сами за мной выедут.

Муравей решил не дожидаться возможного уголовного дела и уехать из страны. 6 сентября знакомые внесли его имя в список белорусов с особыми гуманитарными политическими целями, которым Литва в середине августа разрешила въезд, несмотря на ограничения из-за COVID-19. В эту категорию попадают, к примеру, люди, пострадавшие во время массовых задержаний, которые едут с целью лечения и реабилитации. На следующий день Петр покинул Беларусь.

— Список, в который меня внесли, не успели передать, поэтому 18 часов сидел на литовской таможне, — вспоминает он. — Пришлось писать письмо-прошение о гуманитарной помощи и пропуске через границу. И только в 3 часа дня 8 сентября меня отпустили.

После его отъезда, добавляет Муравей, сотрудники Следственного комитета звонили его родителям и говорили, что проводят проверку и у них есть вопросы об избиении их сына. Отец и мать ответили, что не поддерживают с ним связь.

Исправлено. Мы удалили ссылку на сообщение TUT.by, поскольку издание и его соцсети власти Беларуси признали «экстремистскими» — и за гиперссылки на них предусмотрена административная ответственность.