Кладбище жертв химической атаки 1988 года в Халабдже. Фото: Ismael Adnan / dpa / AP
Близ перехода «Брузги-Кузница» вторую неделю продолжается противостояние польских пограничников и направляющихся в Евросоюз мигрантов. Большинство из них — выходцы из иракского Курдистана, автономного района на севере страны, который несколько лет назад соперничал по объемам нефтедобычи с процветающим Катаром и был готов провозгласить независимость. «Медиазона» пытается разобраться, почему полезные ископаемые так и не сделали Курдистан страной, из которой не хочется бежать.
Ирак — одна из стран, которые приводят в пример, когда надо объяснить, как работает «ресурсное проклятие»: социально-экономическая теория, связывающая обилие природных ресурсов (при недостаточно развитых институтах) с коррупцией, авторитаризмом, ростом неравенства и подавлением других секторов экономики. Он входит в пятерку мировых лидеров по запасам нефти, и в десятку — по объемам экспорта. Нефтяная отрасль в некогда аграрной стране стала развиваться в середине прошлого века и уже к началу 1980-х сделала Ирак одной из крупнейших экономик Ближнего Востока.
Но ресурсное богатство стало одновременно основой авторитарной системы и источником финансирования войн. Расходы на военные кампании — в частности, на войну с соседним Ираном в 1980-е — оказались непосильными для правительства. В конце 1970-х, когда Саддам Хусейн пришел к власти, Ирак был страной-кредитором. К середине 1990-х он уже набрал долгов, которые превышали объем его экономики в десять раз, а к началу 2000-х оказался среди стран-рекордсменов по уровню долга — обязательства Ирака к тому времени составляли около $130 млрд. Экономику подрывали и санкции, введенные после вторжения в Кувейт в 1990 году.
Сейчас Ирак, по оценке Transparency International, входит в двадцатку самых коррумпированных стран мира. Качество управления ресурсами, отмечают эксперты National Resource Governance Institute, остается невысоким — с особенно плачевными показателями государственного управления, подотчетности властей и обеспечения правопорядка. По официальным данным, уровень бедности в стране превышает 25%.
В 2019-м по Ираку прокатилась волна массовых протестов против коррупции и безработицы (среди молодежи она сейчас достигает 36%). Протесты привели к отставке премьер-министра, однако и после этого недовольные продолжали пикетировать правительственные здания, требуя рабочих мест.
При этом экономика Ирака остается зависимой от нефти. Она обеспечивает более 96% экспорта и 92% всех бюджетных доходов, более 40% ВВП. Это делает страну уязвимой при резких перепадах цен — например, в середине 2010-х и во время глобального кризиса, вызванного пандемией COVID-19. В прошлом году из-за обвала цен на фоне сокращения производства по требованию ОПЕК нефтяные доходы Ирака сократились примерно вдвое — с $78,5 до $41,9 млрд. Это самый низкий показатель за последнее десятилетие.
Признаки «ресурсного проклятия» можно найти и в экономике Курдистана. Это северный регион Ирака, власти которого, по собственным оценкам, контролируют до трети всех нефтяных запасов страны. Другие источники называют меньшие цифры — расхождения могут быть связаны с тем, что местная администрация учитывает недоказанные запасы и месторождения на спорных территориях, контроль над которыми она пыталась перехватить у Багдада. Типичные для Ирака проблемы заметны и здесь — коррупция, низкое качество управления, зависимость от нефтяных цен. Но положение Курдистана уникально — регион имеет статус широкой автономии и десятилетия борьбы за независимость в прошлом.
Курды — одна из крупнейших этнических групп, не имеющих собственного государства. Ее представители — около 30 млн человек — живут в Турции, Иране, Ираке и Сирии. После Первой мировой войны на территории современного Ирака было провозглашено Королевство Курдистан со столицей в Сулеймании, но оно просуществовало лишь несколько лет. Британские, иракские и турецкие войска подавляли выступления курдов, но попытки добиться независимости не прекращались никогда — при этом курдские движения действовали как политическими, так и более радикальными методами.
Одной из самых заметных сил в регионе стала Рабочая партия Курдистана (РПК), объявленная террористической организацией в Казахстане и Кыргызстане; это решение признают все страны-участницы ОДКБ, включая Беларусь. В противостоянии РПК с турецкими силовиками с обеих сторон погибли десятки тысяч человек. Лидера партии Абдуллу Оджалана в 1999 году задержали в Кении после неудачной попытки получить убежище в России. Политик утверждал, что когда его преследовали спецслужбы нескольких стран, аэропорт Минска отказал в посадке его самолету; в итоге Оджалана доставили в Турцию и приговорили к пожизненному заключению.
На таком фоне преследованию в Ираке подвергались не только участники вооруженного противостояния и активные сторонники независимости, но и случайные люди. Во второй половине 1980-х, при правлении Саддама Хусейна, власти приступили к фактическому геноциду курдов, в том числе, с применением химического оружия. Точное число погибших остается спорным, но речь в любом случае идет о десятках тысяч. Курировал операцию, получившую название «Анфаль», двоюродный брат Хусейна Али аль-Маджид, известный как Химический Али. Позже он был четырежды приговорен к смертной казни и в 2010 году повешен.
При этом уже с начала 1990-х Курдистан имел определенную автономию; после свержения Хусейна в 2003 году эта автономия стала шире, но идея отделения от Ирака и создания собственного государства оставалась популярной. В середине 2010-х для этого, казалось, появились долгожданные предпосылки — в ходе войны с боевиками «Исламского государства», захватившими часть Ирака, курдские формирования взяли под контроль город Киркук и прилегающие нефтяные месторождения. Довольно быстро им удалось найти партнеров среди трейдинговых компаний — с их помощью можно было экспортировать нефть в обход Багдада; правительство Ирака пыталось протестовать, но безуспешно. Вскоре регион продавал около 600 тысяч баррелей нефти в день — столько же, сколько Катар. Властям Курдистана также удалось привлечь займы — миллиарды долларов под гарантии будущих поставок.
В 2017 году Курдистан провел референдум о независимости. Для продвижения проекта, в частности, наняли американского лоббиста Пола Манафорта, бывшего участника президентской кампании Дональда Трампа. Большинство жителей проголосовали за отделение от Ирака, но на этом все, по сути, и закончилось — курдское государство на Ближнем Востоке так и не появилось. Курды показали себя ценными союзниками в борьбе с «Исламским государством», они могли ссылаться на примеры других территорий, получивших самостоятельность — в начале 2010-х, в частности, отдельным государством был признан Южный Судан — но независимость Курдистана не получила серьезной международной поддержки. Против выступили и соседи — Турция и Иран.
Вскоре после референдума армия Ирака заняла Киркук, вернув контроль и над окрестными месторождениями. Так Курдистан лишился половины нефтяных доходов. Вдобавок центральное правительство прекратило бюджетные выплаты в регион и приостановило международные рейсы в его аэропорты Эрбиль и Сулейманию. К началу 2018 года автономия, набравшая долгов, сопоставимых с ее ВРП, оказалась близка к банкротству.
Властям Курдистана пришлось договариваться с Багдадом. В 2018 году правительство Ирака согласилось снять воздушную блокаду и возобновило бюджетные выплаты, прерванные в 2014-м после захвата курдскими формированиями месторождений возле Киркука. Автономия даже сохранила контроль над своими нефтяными ресурсами — правда, по действующим соглашениям, регулярные выплаты из бюджета она получает уже в обмен на нефть. Проект бюджета, согласованный в конце 2020 года, предусматривает поставки 250 тысяч баррелей в день.
Но примирение оказалось непрочным. Багдад и Курдистан продолжают спорить о том, на каких условиях автономия получает бюджетную помощь. Деньги в регион поступают с перебоями — в начале 2020-го, в частности, правительство остановило выплаты, ссылаясь на то, что не получило обещанной нефти. К этому добавился эффект от пандемии и обвал нефтяных цен. По данным на весну 2020 года, бюджетный дефицит автономного района составлял около $300 млн в месяц — сотрудникам госсектора стали задерживать зарплаты (ранее официальные представители Курдистана признавали, что не могут платить зарплаты без помощи центрального правительства).
В регионе начались протесты — сотни людей в Сулеймании и других городах требовали причитающихся им выплат. Протесты переросли в столкновения с полицией, несколько человек погибли. Демонстранты сожгли офисы обеих партий — Курдской демократической и Патриотического союза Курдистана, в адрес которых не раз звучали обвинения в коррупции и фаворитизме.
— В прошлом жители Курдистана уже протестовали против коррупции и недостатка подотчетности властей, — комментировал происходящее Шиван Фазил, исследователь Stockholm International Peace Research Institute (SIPRI). — Теперь к этому добавились протесты против бюджетных сокращений и задержек зарплат. Можно сказать, что нарушен социальный договор — власти не выполняют своих обязательств, и люди отказывают им в поддержке.
Для кризиса было достаточно объективных причин — пандемия, снижение цен на нефть и последствия войн; кроме того, в регионе продолжаются операции Турции против Рабочей партии Курдистана, в результате которых страдают и мирные жители. Однако, как считает исследователь Konrad Adenauer Foundation Мера Бакр, сыграло роль и неэффективное госуправление. После падения правительства Саддама Хусейна, отмечает ученый, многие сельские районы Курдистана подверглись опустошению, а местные жители оказались безработными. Когда в стране появилось новое правительство, регион стал получать достаточное финансирование — но правящие в Курдистане партии, «вместо восстановления пострадавших районов и строительства инфраструктуры в основном расширяли госсектор, и особенно силовые структуры». По его словам, именно эти депрессивные районы — один из основных источников миграции.