«Объявляя человека политзаключенным, мы фактически обвиняем государство в преступлении». Кто и как признает заключенных политическими в Беларуси

Кого беларуские правозащитники признают политзаключенными?

На сайте российского правозащитного центра «Мемориал» указано, что общепринятого понятия «политзаключенный» не существует. Сергей Давидис, который руководит в «Мемориале» программой «Поддержка политзаключенных», считает нужным объяснить, зачем сделана эта оговорка.

— Язык создают люди, они употребляют слова в тех значениях, которые сами им придают. Если это достаточно распространенный термин, который имеет долгую историю применения и на разных исторических этапах применялся к совсем разным людям и по-разному, то кто бы сейчас ни объявил, что нам следует понимать под этим словом только это, все равно это будет только одна из позиций. Невозможно же запретить людям называть политзаключенными, кого они хотят. Тем не менее, в 2012 году Парламентская Ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) приняла резолюцию, в которой формализовала это понятие, — рассказывает правозащитник.

Определение, которым руководствуются в беларуском правозащитном сообществе, разработано правозащитниками из Азербайджана, Беларуси, Грузии, Литвы, Польши, России и Украины на основе резолюции ПАСЕ, о которой говорит Давидис.

— Надо начинать с того, что политзаключенный, — это человек, который лишен свободы. Поэтому политзаключенным не будет признан человек, которому назначено наказание, например, в виде ограничения свободы без направления в учреждение открытого типа. Политзаключенным не будет признан тот человек, который вынужден скрываться за границей от преследования. Им не будет человек, которому назначена мера пресечения в виде подписки о невыезде. Несмотря на то, что все вот эти вещи — это формы политических репрессий. И про этих людей мы так и говорим, что они подверглись политическим репрессиям в таком вот виде, — объясняет юрист правозащитного центра «Вясна» Павел Сапелко.

Второй критерий — это политические мотивы преследования. Сапелко уточняет, что они не всегда очевидны: иногда власти преследуют человека по другим основаниям, но правозащитники понимают, что подлинная причина — политическая.

— Когда мы видим, что журналистка Елена Толкачева, например, содержится в СИЗО по статье 243 УК, которая наказывает за сокрытие доходов от налогообложения, то мы прекрасно понимаем, что ее преследуют за ее журналистскую деятельность, — приводит пример правозащитник.

Третий критерий — основание для лишения свободы. Например, из-за политических, религиозных и иных убеждений, в связи с ненасильственным осуществлением свободы мысли, совести, религии, свободы мирных собраний; из-за ненасильственной деятельности, направленной на защиту прав человека и основных свобод; по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, сексуальной ориентации.

Категории политзаключенных

Сапелко объясняет, что задержанные по причинам, описанным выше, относятся к первой категории политзаключенных — они получают такой статус в первую очередь. Это, например, задержанные по статье о грубом нарушении порядка.

— Если это статья, которая предусматривает ответственность за оскорбление или клевету в отношении президента или оскорбление должностного лица, у нас тоже уже есть понимание, мы пришли к выводу на основании мнения международных организаций разного рода и международных экспертов, что за совершение таких действий нельзя назначать наказание в виде лишения свободы либо лишать свободы без каких-то дополнительных оснований на период следствия, — рассуждает юрист.

Для такой категории политзаключенных правозащитники требуют немедленного освобождения с полной реабилитацией и возмещением вреда, добавляет он.

Вторая категория политических заключенных — уже осужденные лица, право которых на справедливое судебное разбирательство было нарушено, или те, чье содержание под стражей затягивается. В их деле также должен быть политический мотив преследования.

Для этой категории правозащитники требуют, во-первых, пересмотра дела и устранения обстоятельств, которые повлияли на приговор, а во-вторых, пересмотра мер, принятых в отношении задержанных. Например, заключение под стражу.

— Другими словами, если мы видим, что в действиях человека есть определенные признаки состава преступления и нет обстоятельств, которые вообще исключают уголовную ответственность, а приговор суровый или размер наказания в виде лишения свободы непропорционально высокий, то мы тогда требуем пересмотреть это дело и, в зависимости от того, что там нарушено, либо соблюсти процедуру либо пересмотреть наказание, чтобы оно было пропорциональным или соразмерным, — объясняет Сапелко.

Он приводит в пример дела, связанные с применением ответного насилия в отношении силовиков.

— Мы подходим в этой ситуации к разрешению вопроса таким образом: изучаем обстоятельства, при которых было применено насилие. И если это насилие носило характер ответного в ответ на непропорциональную жестокость, на нарушение права на мирное собрание, то мы признаем, что действия сотрудников милиции выходили за рамки их должностных полномочий. И поэтому [мы] склонны рассматривать вот это все как взаимоотношения двух сторон, одна из которых не является осуществляющей какие-то должностные функции. И, соответственно, рассматриваем по последствиям. То есть если так называемому потерпевшему не было причинено каких-то тяжких телесных повреждений, то мы говорим о том, что характер сопротивления был соразмерен характеру нарушения прав и свобод того человека, который сейчас лишен за это свободы.

Под вторую категорию политзаключенных попадают, например, уже осужденные по обвинению в терроризме анархисты из «группы Олиневича». Павел Сапелко говорит, что в их действиях содержится состав преступления — уничтожение имущества.

— И как раз насилие в широком смысле слова, в том числе уничтожение имущества, несимволическое, это основание для того, чтобы ни при каких других условиях, даже ни при каких других обстоятельствах, не признавать человека политзаключенным, — говорит юрист.

Правозащитники признали анархистов политзаключенными только после приговора суда — они получили от 18 до 20 лет колонии. По мнению правозащитного сообщества, право Олиневича, Резановича, Дубовского и Романова на справедливый суд и презумпция невиновности были нарушены.

Правозащитники уверены, что «государственные пропагандистские ресурсы не раз высказывали и навязывали идею виновности перечисленных людей задолго до завершения расследования и судебного рассмотрения».

Сергей Давидис соглашается с беларуским коллегой и добавляет, что в случае признания человека политзаключенным «дело не в том, в чем человека обвиняют, а в том, насколько обоснованно».

— То есть насколько убедительно мы можем опровергнуть утверждение государства об их виновности. Ведь объявляя человека политзаключенным, мы фактически обвиняем государство в преступлении. И тут действует в каком-то смысле презумпция невиновности государства. Просто так сказать, что не может быть, чтобы такой хороший человек совершил преступление, мы не можем. Во многих делах о шпионаже, да и о терроризме, разобраться бывает очень сложно: фактического материала много, он противоречивый. А дела о шпионаже обычно закрытые. И хотя по всем признакам кажется, что дело политически мотивированно и незаконно, это только кажется, потому что мы даже фабулу обвинения не знаем. Мы констатируем в таком деле наличие признаков политического мотива и незаконности, но признать человека политзаключенным не можем, — говорит Давидис.

— По делу Олега Сенцова и Александра Кольченко мы смогли высказать свою позицию только после суда, потому что до этого никаких конкретных подробностей того, в чем именно и на основании чего их обвиняют, не было известно, никто про это не мог рассказать, — добавляет он.

Как признают политзаключенными?

По словам Павла Сапелко, все начинается с того, что юристам становится известно о политически мотивированном преследовании человека — к ним в руки попадают приговоры, постановления, видео- и аудиозаписи, касающиеся конкретного дела.

— В конце концов мы даже используем в своей работе пропагандистские ролики, которые власти выпускают, потому что иногда по ним можно определить контекст и конкретное содержание тех или иных дел, — говорит Сапелко.

На следующем этапе эксперты анализируют ситуацию, если она «заслуживает обсуждения». Юрист объясняет, что «некоторые составы преступления, которые уже априори говорят о нарушении прав человека», и приводит в пример обвинения по статье о грубом нарушении порядка — это первая категория. В таком случае правозащитники уверены, что речь идет о «преследовании за реализацию права на мирное собрание».

После эксперты сопоставляют сведения по делу и презентуют результаты своего анализа другим правозащитным организациям. Те должны решить, присоединяются они к заявлению о признании политзаключенными или нет. Сапелко добавляет, что отсутствие реакции от какой-либо организации не означает отсутствия поддержки. По его словам, коллеги по правозащите могут не отреагировать, например, по техническим причинам.

— Важно, наверное, добавить, что заявление обсуждается и подписывается организациями, которые разделяют наши подходы к критериям определения понятия «политзаключенный», — говорит Сапелко.

Бывают случаи, когда правозащитникам не хватает информации для того, чтобы признать человека политзаключенным, хотя они подозревают, что его дело политически мотивировано.

Бывшего следователя Евгения Юшкевича беларуские правозащитники признали политзаключенным только спустя шесть месяцев после задержания. По словам Павла Сапелко, у правозащитников «не было не то что информации, а даже хотя бы его каких-то собственных оценок ситуации».

— Мы все прекрасно понимали, что наверняка его преследование связано с политическими мотивами власти. Мы видели его открытую позицию до ареста, — добавляет юрист.

Евгения Юшкевича задерживали дважды: в ноябре 2020 года по делу о грубом нарушении порядка (тогда правозащитники признали его политзаключенным сразу) и в апреле 2021 — с тех пор он находится под стражей. Как сообщали близкие экс-силовика, против него завели уголовное дело по статье об акте терроризма. Сведений о том, какой эпизод ему вменяют по этой статье, нет до сих пор.

— На каком-то этапе просто не было о нем сведений достаточных и не было хотя бы его личных оценок собственного задержания. И нам этого всерьез не хватало для того, чтобы аргументированно включить его в число политзаключенных вновь. Когда эти сомнения были устранены, он был включен в число политзаключенных.

Политический заключенный и узник совести — одно и то же?

Понятие «узник совести» ввел в начале 1960-х годов основатель международной правозащитной организации Amnesty International Питер Бененсон.

— На самом деле это, конечно же, абсолютно разные понятия. Во-первых, понятие «узник совести» это фирменный знак Amnesty International — они его разработали в отличие от понятия политзаключенный, которое всегда существовало в языке и применялось еще в XIX веке к бомбистам, потом к узникам сталинских концлагерей. Ну, к самым разным людям, преследования которых описывались совершенно по-разному. Узник совести — это придуманное понятие Amnesty International, критерии его достаточно ясно изложены. Это человек, который лишен свободы за ненасильственную реализацию своих прав и свобод либо за групповую принадлежность к расе, религии, нации и так далее. То есть это такая абсолютно чистая ситуация несправедливого и необоснованного преследования. Тогда как понятие «политзаключенный» шире. Все узники совести — политзаключенные, — объясняет Серегей Давидис.

Он говорит, что ситуация с российским оппозиционным политиком Алексеем Навальным вывела различие между этими понятиями в сферу общественного внимания.

Правозащитник Сергей Давидис считает, что Amnesty International «осторожно подходит к признанию узниками совести», и приводит в пример ситуацию с «болотным делом» в России в 2012 году, когда некоторых протестующих обявиняли в массовых беспорядках и насилии в отношении силовиков.

— При том, что речь шла о согласованной мирной акции, которая подверглась разгону и нападению полицейских, в некоторых ситуациях имела место необходимая оборона со стороны граждан. Amnesty International не сочла возможным признать узниками совести тех людей, которые явным образом, хоть и в рамках необходимой обороны, применяли насилие по отношению к полиции. На наш взгляд, учитывая, что это насилие применялось в рамках необходимой обороны и не было сколько-нибудь опасным, мы таких людей политзаключенными считали.

Сейчас в списке политзаключенных, который ведет правозащитный центр «Вясна», 1 007 политзаключенных. И, судя по продолжающимся задержаниям противников власти, это число будет только расти.