«Они считали, что смогут меня остановить и оставить в стране». Лучница Карина Козловская — о своем отъезде в Польшу и давлении на беларуских спортсменов

Самая плохая, во всем виновата

Я выехала около месяца назад. Решение я приняла где-то, наверное, спустя недели две-три после начала войны с Украиной. Я тогда поняла, что будущего для меня в Беларуси больше не будет — с учетом того, как складывались обстоятельства, как на меня постепенно начали оказывать давление, устраивать какие-то проверки. После этого я поняла, что мне надо все-таки уезжать отсюда, пока я могу это сделать.

Уезжала я тайно. Об этом вообще не знали даже близкие мне люди, семья. То есть это было сугубо личное мое решение. И было, конечно, тяжело. Собственно, уволили меня по статье за прогулы — за то, что я уехала и не присутствовала на рабочем месте.

У меня, получается, не особо такой нормированный график тренировок. То есть по правилам я должна тренироваться два раза в день шесть дней в неделю. Обычно всех всегда устраивало, что я тренировалась один раз в день, и что выполняла не особо большие тренировочные нагрузки.

Но перед Олимпийскими играми и спустя, наверное, полгода начали высказывать свое недовольство: что я слишком мало выполняю тренировочной нагрузки, что мне надо ее увеличивать, я должна тренироваться больше часов. И проверки как раз-таки были по поводу того, присутствую ли я на тренировках или нет, а когда у меня была травма — ходила ли я точно на процедуры или я пропускала их?

То есть какая-то такая проверка основана на полном недоверии ко мне и к моей работе. Люди, наверное, считают, что я как школьник буду прятаться от уроков и буду всеми способами не ходить на тренировки. Наверное, они думали, что я больше какой-то подросток, чем взрослый человек в профессиональном спорте.

[Руководители] говорили не самые приятные слова по поводу меня, по поводу того, как я тренируюсь, по поводу моего мнения о политике, моего мнения о войне. У нас начальство говорило, что ничего не происходит, все хорошо, не читайте новости и ничего нигде не смотрите — это все вранье.

Ну и давление. То есть это были какие-то разговоры, профилактические беседы о том, что я не права и что я неправильно делаю, [нужно] отозвать свою подпись, которую ты там оставила [под письмом спортсменов против насилия и фальсификации выборов]. Или там: «Подпиши провластное письмо». Им не нравилось то, что я что-то говорю, что-то высказываю, даю какую-то критику. И вот они пытались всеми способами меня заткнуть. В принципе у них это получилось, потому что угрожали такими не самыми приятными вещами, и все-таки я испугалась и старалась, чтобы все было максимально спокойно и не было проблем ни для меня, ни для моих близких людей.

[Угрожали] тем, что моя спортивная карьера закончится, что спорт для меня будет навсегда закрыт и тем, что меня уволят. Потом ходили такие недослухи — знаете, когда слова говорят определенным людям, а по итогу они доходят до тебя через неделю, но ты знаешь, что это правда — по поводу того, что на меня могут в любой момент написать донос о том, что я присутствовала на мирных маршах, что есть фотографии со мной и что у меня будут потом из-за этого проблемы.

Я в принципе так неплохо выделяюсь на фоне остальных спортсменов из-за своих каких-то маленьких нагрузок и мнения, которое я высказывала более активно, чем другие спортсмены у нас в федерации. И с каждым годом отношение ко мне становилось хуже: мне все больше не доверяли. То есть не доверяли тому, что я делаю, как я работаю, как я тренируюсь, как я стреляю.

Старались следить, чтобы я не давала какие-то интервью, и старались меня останавливать. На Олимпийских играх мне вообще было запрещено давать интервью любые, даже «разрешенным» беларуским СМИ без разрешения пресс-секретаря НОКа. [На] все запросы, которые делали люди и спрашивали, можно ли у меня взять интервью, пресс-секретарь отвечала: «Нет, конечно».

Чем дальше шло время, тем больше отношение ко мне становилось пренебрежительным. Если раньше где-то меня могли защитить перед министерством, перед какими-то проверками, перед какими-то людьми, то впоследствии стало так, что это было больше похоже на «вот она, самая плохая, она во всем виновата и вообще разбирайтесь с ней — я здесь ни при чем».

И так отношения испортились как с моим личным тренером, так с главным тренером, и с работниками какими-то, представителями. То есть это вообще просто небо и земля, что было раньше и сейчас.

Все хорошо, никаких проблем нет

Руководство говорит, что все хорошо, что деньги, которые раньше выделялись на международные старты, сборы, теперь пойдут просто на другие какие-то старты. То есть теперь это будет как бы вклад в саму федерацию. Начальство говорило, что все хорошо, все у нас прекрасно, никаких проблем нет. А то, что дисквалифицировали из международных стартов — это их проблемы, что они нас дисквалифицировали.

То есть у начальства такое достаточно радужное видение будущего, в то время как спортсмены все прекрасно понимают, что все-таки лишение [права участвовать] в международных соревнованиях, чемпионатах мира, чемпионате Европы — это лишение основной цели спортсмена. Я не знаю, как они сейчас, но пока я была там, настроение было у самих спортсменов не самое лучшее: все были очень подавлены, и никто не знал, что с этим делать, потому что, по сути, они бессильны в этой ситуации, и как-либо повлиять на нее у них нет возможности.

С учетом того, как выезжала я, логично будет предположить, что даже если кто-то захочет уехать, он не будет об этом никому распространяться и так же тихо просто уедет. И потом все уже узнают об этом постфактум. Потому что опасно на самом деле об этом распространяться кому-либо.

Когда я переехала границу и написала своему тренеру, сразу начали писать не самые приятные слова. Мне угрожали тем, что закроют выезд из страны (люди еще не были в курсе, что я уже пересекла эту границу). Они считали, что смогут меня остановить и оставить в стране. То есть вы можете себе представить, какое было отношение к людям, если они считают, что остановить меня на границе и не дать мне выехать из страны — это благо.

Человек из НОКа, сон вместо инстаграма

Ситуация на Олимпийских играх была очень тяжелой. Когда мы приехали на соревнования, заселились в Олимпийскую деревню, такое было чувство, будто я была в сборной не Беларуси, а Советского Cоюза, и находилась под каким-то контролем.

К нам подставили какого-то человека из НОКа, и он у нас был в качестве второго тренера. Вот я не знаю, если честно, что это был за человек. Может, он какое-то высокопоставленное лицо, но ощущалось так, что его поставили рядом с нами для того, чтобы он следил, разговариваем ли мы с кем-то из других стран и что мы вообще делаем. Было очень стремно, на самом деле, находиться под контролем. То есть они вроде как бы особо и не выделяются, но они везде находятся рядом с тобой.

Я тогда выложила в инстаграме фотографию с Деревом памяти — там было такое дерево, к которому приходили люди, писали ручкой на белых ленточках какие-то имена, фамилии своих ушедших людей, друзей, что они потеряли. Я написала на ленточке: «Беларусь, август 2020», повесила и сфотографировала. После этого поста моего личного тренера вызвали сразу на проверку в министерство. Мне запретили давать интервью.

И, собственно, я тогда случайно пересеклась в лифте с Кристиной [Тимановской] — как раз-таки именно тогда начиналась вся вот эта ситуация, фарс, что тогда произошел. И она такая: «О, привет!». Я такая: «Привет!». И мы с ней вдвоем типа: «Как у тебя дела? — У меня все плохо, если говорить культурно». Она говорит: «У меня тоже». Мы с ней вдвоем так нервно посмеялись и разошлись.

И потом, когда я вернулась в Беларусь и вижу весь этот скандал — я просто не знаю, что мне делать. Из-за того, что я подписала открытое письмо, я боялась, что они могут своей какой-то извращенной логикой придумать, что мы, подписанты письма, в этом виноваты. И я тогда на пару дней уехала из дома, чтобы, не дай бог, меня не забрали или не дали штраф, или еще что-то.

Было очень тяжело на самом деле. То есть такое чувство, что Олимпийские игры — это не твоя высшая спортивная цель, к которой ты шла всю свою жизнь. По итогу вокруг тебя ходят другие спортсмены, радуются этому событию, получают от этого удовольствие — для них это лучшее воспоминание. А ты находишься под каким-то контролем и как будто ты приехал туда, как враг народа.

Спустя, наверное, месяцев шесть после Олимпийских игр мне рассказали такую историю, что [руководители] задавались вопросом, почему во время Олимпийских игр я сидела в социальных сетях, когда я должна была спать. И я такая: «А какое вообще дело, как я провожу свое время отдыха?». И мне сказали, что я должна была отдыхать в этот момент, а не сидеть в инстаграме или еще где-то. Я после этого подумала: «Боже мой, насколько все плохо».

[О постах с критикой руководства] никто ничего не говорил — все тогда, можно сказать, сделали вид, будто ничего не было. То есть мне сказали, что за счет того, что я заняла четвертое место на Олимпийских играх, я могу жить спокойно. И если я не буду нигде ничего говорить или высказываться, то как бы у меня будет все хорошо. Но по итогу меня обманули, и после начала войны все равно начали какой-то усиленный контроль.

В Польше

Здесь гораздо свободнее, чем в Беларуси. И отношение ко мне совершенно другое. Можно сказать, здесь меня ценят и уважают за мои спортивные результаты. На самом деле в первую неделю разница была просто колоссальнейшая — я какое-то время жила в спортивном общежитии, пока мне искали жилье, и люди, когда узнавали о том, что я была на Олимпийских играх и о том, что я вышла в финал, пожимали мне руку, поздравляли и говорили, что я большая молодец и что они очень рады, что я приехала к ним в страну.

И в клубе, в принципе, отношение очень дружелюбное. Я пока не сильно знаю польский язык, но коллеги относятся к этому достаточно спокойно: если я что-то не понимаю, то они объясняют это другими словами, поддерживают — как тренеры, так и спортсмены.

Я была немножко в шоке от отношения вообще, что к спортсменам относятся как к людям, а не так, что спортсмен это вещь, и он нужен только для того, чтобы он выполнял свою работу и [выдавал] какие-то результаты.

Я могу участвовать в международных соревнованиях от лица клуба. От лица страны я пока не имею права, потому что по правилам международной федерации между международными стартами должен быть перерыв один год. То есть если я хочу выступать за другую страну, я должна, получается, как-то поддерживать вот этот перерыв. Если я выступаю от лица клуба, в этом нет ничего страшного. То есть я могу как выступать в Польше, так и поехать на какие-нибудь соревнования от лица клуба. В этом нет никаких проблем.

Если я буду выступать от лица Польши, завоевывать медали и, допустим, отбираться на Олимпийские игры, завоевывать лицензию, я считаю, что наоборот это будет здорово, потому что Беларусь для меня пока закрыта — и неизвестно, на сколько лет. Потому что пока там все остается так, как оно есть, возвращаться я не собираюсь.