«Семья осталась дома, а я — ушел». Бывший директор могилевского музея узнал об уголовном деле во время ареста и успел уехать

«Сейчас невозможно петь, можно только плакать». Увольнение

После протестов в 2020 году на здании могилевской ратуши перестал трубить Могислав — механическая скульптура трубача, один из символов города. Работу Могислава прекратили сотрудники музея истории города, которым руководил Алексей Батюков.

«Остановили его с формулировкой "сейчас невозможно петь, можно только плакать". Разместили объявление об этом в общественном месте, где висело его расписание для туристов».

Алексею тогда пришлось уйти из музея, ему не продлили контракт. Вместе с ним уволились еще несколько человек, в том числе и уникальный часовой мастер, который и создал механическую фигурку на ратуше.

После увольнения Алексей читал исторические лекции для издания 6TV, сотрудничал с городским порталом «Могилев.Медиа».

В 2020 году Алексея дважды задерживали, судили и штрафовали. До зимы 2023 года — несколько раз вызывали в милицию.

«Проводили такие, "профилактические беседы", выясняли, не причастен ли я к терактам на железной дороге. Такая, стандартная, думаю, процедура».

«Если вдруг вас задержат — то валите все на нас». Задержание

В конце 2023 года дверь в квартиру бывшего директора музея «вынесли» силовики. Его повалили на пол и надели наручники. Весь процесс снимали на камеру.

Сначала Алексея отвезли в РОВД, где был многочасовой допрос: на разговор приезжали и сотрудники КГБ. Батюкову сказали, что он — свидетель по уголовному делу по статье об измене государству. Потом отправили на сутки за старые репосты, найденные в соцсетях.

Перед этим Батюкова заставили позвонить коллеге с 6TV, находящемуся в Польше.

«У нас была договоренность с коллегами, которые уехали: "если вдруг задержат — валите все на нас". И когда мне сказали звонить "польским кураторам", я подумал: "Да с радостью". Кгбшники придумали легенду: нужно было сказать, что меня отпустили, что я был на суде — мне там дали 30 базовых штрафа, и теперь, значит, я хочу разобраться, что дальше делать. Я быстро сказал эти вводные, и потом дальше у нас пошел разговор, и я по-всякому давал понять, что под колпаком. Мой собеседник все понял, вел себя соответствующе. Кгбшники снимали все это на телефон»».

«Камера переполненная, спишь на полу». Сутки

Арест в декабре 2023 года Батюков отбывал в могилевском ИВС. В двухместной камере с ним — по 6-8 человек — в основном, арестованные за репосты или подписки на «экстремистские» ресурсы. Иногда в камере оказывались, как говорит Алексей, «обычные бытовые дебоширы и хулиганы».

«Они были в шоке — такого отношения никогда не видели, к таким пыткам были не готовы: когда камера переполнена, когда спишь на полу. А «политические» держались намного лучше. Все понимали, что требовать что-то бесполезно».

В ИВС директора музея несколько раз узнавали охранники.

«Узнавали, но это ничего не давало. Все равно вот это все — «шире ноги», «не спать», «что ты там сел, ну-ка встать». Там разные были охранники, и совсем молодые парни по 18-19 лет, но такое отношение к заключенным у них сформировалось в коллективе».

Алексей вспоминает одну историю: однажды сотрудник ИВС спросил, заглянув в «кормушку», где один из заключенных, которого не было видно. Тогда один из «неполитических» пошутил — «сбежал».

«А эта фраза там — все равно, что в шутку сказать пограничнику — «наркотики везу». Открывается дверь, на всех надевают наручники, выводят кто в чем был, обыскивают. Запускают обратно, и мы видим, что из камеры забрали все: одежду, тапки, средства гигиены — все. Один парень постирал свою одежду, повесил ее на батарею и остался в чужой майке, потому что своей майки у него не было. Только когда тот человек свои сутки отсидел и вышел, нам вернули часть вещей».

«Такое ощущение, что ты стоишь около бездонного колодца». Уголовное дело

Пока Алексей был на сутках, его отвезли в КГБ. Там ему объявили об уголовном деле. Тогда же 6TV и «Могилев.Медиа», с которыми сотрудничал Алексей, признали «экстремистскими формированиями».

«Вызвали государственного адвоката, допросили, подписали все документы. Мне они предъявили, что я занимался экстремистской деятельностью в составе группы 6TV.by, оскорблял Лукашенко, призывал к свержению власти и так далее. В общем, все то, чем я на самом деле не занимался. Я там читал исторические лекции».

Один из сотрудников КГБ сказал Алексею в «приватном разговоре»: «Пока буду на службе, буду следить, чтоб вы сидели в самых суровых условиях».

Бывший директор музея вспоминает — в то, что стал подозреваемым по уголовному делу, не хотелось верить. При этом, рассказывает он, было ясно — если так много снимали на видео, то, вероятно, для пропагандистского сюжета. А это значит, что «все, уже не отпустят точно».

«Тяжело передать, что происходит в голове, когда попадаешь в такие жернова. Не дай бог такое пережить никому, это очень ломает. Уже на допросе было такое ощущение, что ты стоишь около бездонного колодца. И будешь падать, при том, что это несправедливо, и не сделал ничего плохого. Никого не убил, никого не обманул. Ты понимаешь, что тебя все равно в этот колодец сбросят».

Во время административного ареста Алексей видел в окно камеры, как только что освобожденного человека на выходе встречала милицейская машина и его куда-то увозили. Было и такое, что человек освобождался, но в тот же день в коридоре изолятора слышали его голос.

«Когда у меня заканчивались сутки, я смотрел в окно, и думал, какая машина меня будет встречать. Милицейская, или гражданская. Или меня вообще пешком в СИЗО поведут, там недалеко», — рассказывает Алексей.

«В тот же день задержали мою жену и сына». Отъезд

Но Батюкова, к его большому удивлению, выпустили. Сейчас Алексей рассуждает — может, пожалели, может, просто перепутали время — час тридцать ночи и час тридцать дня.

Беларус пришел домой, переоделся и простился с семьей. Уже тогда было ясно, что нужно уезжать, и срочно.

«Пришел, попрощался с женой, с сыном. Сказал, что они не будут знать где я, а я буду спасаться. Они остались дома, а я — ушел. В тот же день задержали мою жену и сына, искали меня по Могилеву по адресам, где я, по их мнению, мог быть. К маме моей в Минске приходили, в общем — везде были. И до сих пор ходят».

Каким именно образом удалось уехать из Беларуси, Алексей не рассказывает. Говорит — этими маршрутами еще пользуются люди в экстренных ситуациях, поэтому лучше их сохранить в тайне.

«Люди, намного лучше нас, расставались в свое время с родиной»

Сейчас Алексей «в путешествии». Ищет место, где придется начинать жизнь с нуля.

«Я очень переживаю, что расстался с родиной. Люди, намного лучше нас, расставались в свое время с родиной. Эйнштейн — он же беженец. Когда-то тоже ходил по чужим улицам, и думал, что больше никому не нужен. И таких беженцев множество. Огинский тот же. И такое же «прощание» теперь мы поем. Надо жить в новых условиях, что сделать. Можно, конечно, вернуться и отсидеть. Но потом все равно уехать, видимо. Потому что если ничего не изменится, то жить там и после тюрьмы не дадут».

Бывший директор музея рассказывает, что с отъездом и в эмиграции его очень поддержали неравнодушные беларусы.

«Мне очень много, кто помог. Имена называть не могу, но солидарность просто фантастическая».

«Нация, которая смогла заявить о своих интересах». 2012

Алексей Батюков вспоминает 2012 год. Тогда с помощью большой беларуской солидарности в страну вернулся экземпляр статута ВКЛ.

Статут обнаружился в антикварном магазине в Москве. За него запросили 45 тысяч долларов, на тот момент — сумма огромная. Алексей тогда обратился к своему руководителю с предложением — собрать деньги среди простых беларусов.

«Он тоже загорелся этой идеей, сказал — отлично, да, будем на концертах собирать деньги. На демонстрациях. По-чиновничьи так отреагировал, но дал добро. И начался ажиотаж. Просто как снежный ком…».

Тогда, вспоминает Алексей, беларусы собирали деньги на работе, по друзьям и знакомым. Тогда же нашелся и спонсор проекта — компания «Альпари», которая оплатила большую часть сбора. В итоге статут выкупили у антикваров.

«Сыграло, многое, как мне кажется. То, что маленький музей проявил инициативу — а маленьким надо помогать. То, что это наша фундаментальная ценность, и ее нет в Беларуси — это вопрос чести. И еще то, что беларусы тогда, в 2012 году выросли — политически и своем самосознании. Выросли в нацию, которая могла громко заявить о своих интересах».